Как обычно говорят, когда смерть стоит на пороге и смотрит на тебя, перед твоим мысленным взором пролетают все события твоей никчёмной жизни и ты понимаешь все свои ошибки Об этом так много написано и так много рассказано, что уже как-то стыдно писать что-то ещё смерть. Смерть съедает всё, она не смотрит: готов ты или не готов. Она пожирает Да, пожирает

Когда наступил июнь, мне уже исполнилось семнадцать и захотелось чего-то ух , как обычно бывает в этом возрасте. Этого ух захотелось очень сильно, но как понять чего именно, я не знал. Рядом с нашим домом, тогда ещё полностью живым и непомерно жарким, стоял маленький сарай, чуть прикрытый тенью молодой сосны. Она по недоразумению нашего дворника росла во дворе уже второй год, и за это время вымахала чуть ли не до трёх с половиной метров. Дворник очень сердился, наверное, из-за того, что посадил её не он, а росла она очень хорошо, в отличие от его деревьев. Он вообще, в последнее время, насколько я помню, был злым и гадким, пытался всё время сваливать всю вину на нас, жильцов и ходил чуть сгорбившись. Когда его взгляд упирался в сухой асфальт, и он двигался по двору, мне казалось, что он медленно считает свои шаги, пытаясь не сбиться поэтому отвечал отрывисто и как-то грубо. Иногда он поднимал глаза, осматривал двор, с его губ срывался усталый вздох, и он снова опускал голову. Сарай этот он тоже не любил, хотя ему приходилось хранить там мётлы и веники. Он заходил туда ежедневно, но только осенью, когда всё пространство застилал ковёр листьев и зимой, чтобы забрать старое ведро и насыпать туда соль. Когда дверь сарая открывалась, петли натянуто скрипели, и дворник морщился. Он часто говорил, что пора уже снести этот сарай к чёртовой матери . Кто-то был c ним согласен Я нет. Этот сарай построил мой отец, когда мне исполнилось три года. Тогда он сказал мне, что помогает общественности . Я тогда не понял что значит это слово и произнёс его как тественасть , думая, что это производное от честности. Хм, какое было время

Я стоял во дворе и смотрел как дворник пересекает старую детскую площадку. Он немного прихрамывал на правую ногу, и в такт ей поднимал правое плечо, сгибая шею. Я ждал, что он меня окликнет или подойдёт спросить как отец, но он не сделал ни того ни другого. Я оглянулся и посмотрел на окна своей квартиры темнота. Июньские лучи солнца прорезали стекло насквозь, но, осветив лишь часть светлого маминого рояля, исчезали, рассеивались по всем законам физики. На видимой части рояля стояла маленькая вазочка с цветами: керамические цветочки, изображённые на ней, светились ярко жёлтым. Я никогда не переживал из-за того, что мы живём на первом этаже воры вряд ли полезут в нашу квартиру, кроме пианино у нас нет ценных вещей. Ну, да ещё мой приз за победу в чемпионате Москвы по волейболу, но это можно не считать, он всего лишь позолоченный. Я вновь оглядел двор, уже чуть скучающим взглядом. Я смотрю на него так уже семнадцать лет, на следующий год надо идти в армию, и я не увижу его два года, пока не получу дембель. На сосне затрещала сорока, всё-таки у нас дом рядом с лесом, и они волей-неволей прилетают сюда посмотреть на нашу роскошную сосну. Сорока лепетала минуты три, потом смолкла, двор наполнился привычной тишиной, в которую робко вплеталась граммофонная музыка тёти Светы из пятнадцатой. Она включала свой потрёпанный граммофон уже десять лет в одно и тоже время, меняя только две, уцелевшие после пожара пластинки Одно выступление Шаляпина и Десятая симфония Чайковского . Тётя Света, женщина преклонного возраста, с выцветшими оливковыми глазами, в огненно рыжем платке, обожала Шаляпина. Мы боялись ей сказать, что он давно умер и больше не поёт в Большом, да она бы и сама не поверила слишком любила, чтобы верить.

Я вдыхаю аромат хвои, покачиваю ногой в воздухе, задевая скамейку, выкрашенную в тёмно-зелёный цвет, и насвистываю Пыжика . Мне так хорошо, что я закрываю глаза и не замечаю, что на меня опускается тень.

- Ты Олег? спрашивает вкрадчивый голос, который я никогда раньше не слышал.

- Ага, - я немного приоткрываю глаза и смотрю на неё. Она в белом платьице, с огромными жуткими синими разводами-кляксами, синий платок, повязанный на шее, она всё время дёргает за хвосты и теребит на нём бахрому из кружев. Тогда она была на два года меня младше.

Я усмехнулся, увидев в её глазах немыслимый ужас, и отвернулся.

- Ксеня сегодня не придёт, - она остановилась. Она просила передать, - ужас в платье протягивает мне худую ручку.

Я смотрю на её ладонь и вижу своё деревянное колечко, которое подарил Ксене пару недель назад, когда мы гуляли по набережной. Ксеня не ожидала от меня такой женской внимательности и от изумления тут же одела мой подарок на большой палец. То, что она вернула мне подарок обратно, могло означать только одно до свиданья, мой милый, до свиданья.

Сейчас, анализируя уже взрослым взглядом свои действия, я понимаю, что поступил как последний идиот, что нужно было просто взять колечко и закинуть его на сосну, или хотя бы попробовать закинуть. Но когда тебе семнадцать, когда ты сидишь на спинке тёмно-зелёной скамейки, когда у тебя вся жизнь впереди и хочется только одного, то ты как-то не задумываешься над своими поступками и словами. Да, ты просто идёшь вперёд и предполагаешь, что впереди всё только самое захватывающее и интересное, что может быть. Что то, чему тебя учили все эти годы просто ничто, по сравнению с твоим будущим, которое всё время ждёт Да, оно ждёт и пожирает твой молодой организм. Изнутри.

Я опустился на сиденье скамейки и посмотрел на ужас снизу вверх. Я видел её всего несколько раз, в основном рядом со старшей сестрой, но запомнил настолько мимолётные черты, что сейчас не мог их вспомнить. У неё были обычные русые волосы, как и у сестры, обычные серые глаза, как и у сестры, обычная девчачья мордашка, не как у сестры. Но что-то во всём этом маленьком ужасе настолько меня заинтересовало, что я даже немного испугался Сам себя. Конечно, такое обычно случалось со мной, когда я гулял с Ксеней, но это проходило быстро, и я пытался поскорее забыть о своих чувствах они мне казались чем-то стыдным и порочным. Сей час же, глядя на маленький худой ужас, в гадком белом платье с узорами, я снова ощутил покалывание по всему телу и отвернулся от ужаса. Она так и стояла с протянутой рукой, которая немного подрагивала, что придавало всему облику девочки какой-то жалостливый штрих.

Лучше бы я тогда умер, подумалось мне теперь, и я снова взглянул в темноту широкого проёма окна. Лучше бы я тогда умер, или хотя бы меня убили на войне в Афганистане, где я попал в special- подразделение, которое называли решётками Толи потому что мы были такими же крепкими, но, скорее всего, потому что, ребята, которых увозили на вертолётах домой, были такими же как и решётки продырявленные насквозь пулями снайперских винтовок КЗ-15 . Во всяком случае, теперь, когда есть время подумать над своими поступками, я пришёл к выводу, что на войне мне не повезло я остался жив и вернулся домой, правда, на полгода позже. На самом деле, сейчас, эти полгода для меня не решали ничего умею я стрелять или не умею, знаю ли я армейские приёмы или не знаю, готов ли я противостоять армии боевиков или не готов всё второстепенно. Передо мной сейчас смерть и ничего другого в ближайшем будущем я не вижу.

Так вот именно этот ужас, стоявший в тот июньский день передо мной и стал самым первым поводом измениться. Я просто не мог не поменяться, пережив такое сильное чувство даже сейчас, сидя в этой чёртовой комнате с одним большим проёмом, я думаю только о том, что я чувствовал тогда. А что я, собственно чувствовал Ненависть, злобу, отвращение, ревность, слащавую безнадёжность, неистовое веселье, всё по тому же поводу. Мне казалось, что если я возьму сейчас это идиотское колечко, которое я, кстати, сделал сам, то меня просто прорвёт, как это часто со мной бывало позднее. Наверное, кто-то уже понял, что я не буду рассказывать всё до конца, иначе меня привлекут за совращение малолетних, хотя после того дня во дворе прошло уже несколько раз по пять лет срок мне дать не могут и без её заявления. Да и сам я тогда был чересчур молодой и резвый, прямо таки дедушка Джеки Чан, пытающийся вылезти из подросткового возраста во взрослый мир.

Жалею ли я о том, что на моём пути мне встретилась именно Ульяна? Это гадко звучит, но я не верю в бога и все свои промахи и победы отношу только сугубо к своей персоне, не намечая для этого высшего божества, которое могло направить меня на путь истинный . И пути этого я, сказать по правде, никогда не видел и тем более уж, не думаю, что по нему кто-либо когда-то шёл. Я верю в то, что Ульяна помогла мне потерять всё, что я имел тогда и что имел сейчас. После того дня, я начал совершенствоваться , как она говорила, обретать духовную подпитку , как говорил перед моим отъездом отец. Меня поразила мысль, что он её поддерживал во всём! Что он педантично скрывал то, что сам всю жизнь работал на старом протухшем заводе по производству шурупов и гаек, но при этом поучал меня своими мудрыми советами по поводу и без него. Мне казалось, что он меня ненавидит Что он просто меня презирает за то, что я остался с ним, а не уехал из его квартиры, да ещё в придачу оставил мамино пианино, хотя он мог бы придумать более успешное применение углу моей комнаты. Да, заставил бы его пустыми бутылками, чтобы я каждый день любовался этими постройками . Я знаю, что так говорить об умерших грех, но я же не верю в загробную жизнь, поэтому мне разрешается я рад, что он умер. Я рад, что он подох в своей старой, полуразвалившейся квартирке, настолько гордый, что когда я приехал к нему, чтобы дать денег и попросить переселиться к нам в загородный дом, он захлопнул дверь перед моим носом. Я рад, что он умер, полагая, что я грязный предатель семьи , объясняя это тем, что у меня много денег, и я к нему плохо отношусь. Я рад, что он оказался в обычном гробу, деньги на который насобирал весь мой старый дом, в котором он и умер. Я рад, что его жизнь оборвалась до того, как он наконец-то понял, что его пожирает болезнь, и в этом я выражаю всё своё милосердие к своему папаше. Наверное, я плохой сын, но много чего видел в жизни, и это многое мне не нравилось, хотя были моменты, когда я заворожено наблюдал за собой и восхищался атмосферой своего существования. Что тут говорить, и я был глуп

Я дотронулся до холодного бетона стены левой рукой. Совершенно спокойно, сам не ожидая от себя этого, я со всего размаху вмазал правым кулаком по раме окна, где сходились две балки. Костяшки среднего и безымянного пальцев обожгло, я искренне удивился, но это чувство было настолько далёким и хрупким, что я его практически не заметил. Я умираю, и ещё одна травма, полученная в этой комнате, ничего не изменит.

Отец умер и его квартира перешла домоуправлению, потому что этот козёл, мой отец, решил, что я не достоин его двухкомнатной квартиры на первом этаже. Квартиру тут же приватизировали здешние творцы-заседатели и продали по большому блату, одному из местных предпринимателей. Это было так давно, что я даже не помню свои чувства, только одно злость. Они выбросили пианино матери и его тут же разворовали бомжи, обитавшие по соседству. Я приехал на эту всеми забытую помойку, вылез из бронированного Мерседеса и стоял. Я стоял и смотрел на крышку когда-то светлого фортепиано, которая теперь пожелтела и древесина кое-где вздулась пузырями, из чего я сделал вывод, что оно уже точно не будет играть клавиши практически выпали, чёрные запали и провалились, видимо, от удара о землю, когда его спускали сюда на грузовике. Я стоял и слышал шуршание дырявых пакетов, которые трепал ветер, я слышал переговоры моей охраны.

- Слышь, он, наверное, сошёл с ума.

- Да не наверное, а точно!

- Что мы тут забыли?

- Он стоит и смотрит на старую свалку, что тут такого? один из них хохотнул, и я быстро повернул голову.

Они оба мигом замолчали и скрылись за машиной. Я и их в тот момент ненавидел.

Я купил Ульяне новое пианино, и она иногда играла на нём этюды, играла она средненько, но мне было приятно её слушать и смотреть, как изгибается её спина, когда она немного наклоняется к роялю.

Я посмотрел на свой кулак, ничего не увидел и сел на пол, который был таким же холодным, как и стены. Мне отсюда не выбраться Я напоминаю себе маленькую девочку, которая заблудилась в лесу и, как Красная Шапочка, ждёт серого волка. Только чего же жду я?..

Однажды я пришёл с очередной встречи и понял, что Ульяна сидит в гостиной и плачет акустика дома была изумительной. Я спокойно снял ботинки, повесил своё любимое пальто на вешалку в шкафу и прошёл на кухню. Нормальный человек, налил бы ей стакан воды, побежал бы, понёсся бы, успокоил, поцеловал, сказал бы, что любит её и пусть она расскажет что случилось. Он сказал бы, что поможет ей, не только потому что она его жена, но потому что он самый благородный и не может видеть женщину, которая плачет. Но всё это сделал бы нормальный, среднестатистический российский гражданин, некий господин Иванов, который работает в конторе Х, получаем мизерную зарплату У и ведёт себя как истинный джентльмен. Наверное, решил я тогда, ты считаешь, что женские слёзы меня испугают. И что самое интересное, Ульяна именно так и считала и прибегала к этому приёму ещё несколько раз на протяжении всей нашей совместной жизни. Она думала, что я отношусь к ней слишком легкомысленно и не вижу в ней жену и мать своих детей . Детей у нас не было. Я в этом никого не виню, особенно себя, но лишь потому, что детей я никогда не хотел и заботиться о них не собирался. Дети всегда неблагодарны и будут служить только расстройством нервов, ничем другим. Я не изменил своего мнения даже после того, как она сказала, что беременна Не буду об этом рассказывать, я даже думать об этом не хочу я уверен, что повёл себя правильно и больше никогда не буду возвращаться к этому периоду своей биографии.

Я придвинул колени к груди и положил на них руки. Я был совершенно спокоен. Почему? Я считаю, что прожил интересную жизнь и мне есть что вспомнить в последние её часы. Мне было бы чем поделиться с тюремным психиатром, если б я сидел в тюрьме. Думаю, что он вряд ли поверил бы мне, но обратил бы внимание на многочисленные порезы на моём теле. Спросил: откуда, почему, пытались покончить с жизнью, отчего, зачем? Бла-бла-бла. Я хохотнул пару раз кашлянул простудился, сижу здесь уже довольно долго.

Потом, когда я в первый раз увидел своего нового охранника, я подумал, что он вылез на свет из компьютерной игры DOOM , продираясь сквозь дебри проводов и железных пластин. Сквозь микросхемы и металл . Ума ему было не занимать, и он мне сразу понравился.

- Вы будете охранять моего мужа, - проворковала Ульяна, похлопывая ресницами.

- Спасибо, я заметил.

- Вы должны будете его оберегать.

- Я это учту .

Настоящий придурок, как выразилась после этого разговора Ульяна. Да, но он ведь тебе понравился, спросил я её тогда и увидел в её лице оттенок ужаса. С чего ты взял, она попыталась изобразить изумление и придать голосу ироничное звучание. Я заметил всё и именно поэтому промолчал. Охранник мне нравился он был настоящим сапёром, который неизвестно почему оказался в огромной череде безработных пост-афганцев. Теперь-то я понимаю, почему.

Я потёр глаза, уставшие от вечной темноты, ладонями и похлопал себя по щекам. Мне ужасно хотелось спать, но я понимаю, то если засну и просплю его возвращение, то буду проклинать себя. В самом начале, когда я только осознал что произошло, я пытался подбодрить себя тем, что я здоровый мужик и смогу, если что, свалить его на лопатки и пробраться к двери. Потом, спустя часа четыре, посидев на холодном полу, поразмыслив над этой операцией , я понял, что сделать это не смогу по одной просто причине я умру ещё до того, как он придёт за мной. И вся уверенность в том, что я здоровый крутой мужик, ala Арнольд, куда-то испарилась и скрылась в тишине комнаты. Я был здесь один, у меня не было воды и пищи, я сидел в холодной комнате из мерзкого шершавого бетона и смотрел на проём окна, который выходил на толстую кирпичную стену, точнее самого окна как факт не было, был проём, отгороженный от бетона деревянными балками. Внутри проёма, на расстоянии вытянутой руки находилась кирпичная кладка, склеенная цементом. Часа два назад я забрался в проём и постучал по кладке мне ответило молчание и тишина. Я был здесь действительно один.

За два дня до этого моего приключения в самое сердце бетонной комнаты, я гулял по парку, смотрел на голые осенние деревья и думал о том, что никогда прежде я не чувствовал такого облегчения и радости. Что никогда я не был так счастлив и раскован, я мог пробежаться по всему парку, разбрасывая свернувшиеся в трубочки жёлтые листья, обнимая деревья. Я мог просто так двинуть одному из своих охранников в челюсть и прижать его ногой к асфальту Я мог всё это сделать. Я был рад, сам не зная почему. Я был осведомлён о том, что у меня бывают перепады настроения от злости и ненависти, до именно такой беспричинной радости. Но на этот раз я был не подготовлен, скорее всего потому, что находился в общественном месте и рядом не было никого знакомого. Я вдыхал морозный воздух и думал о том, что впереди ещё около километра асфальтированной дорожки, которая уводит пешеходов вглубь подмосковного леса, а там расходится на тропинки и плутает по чаще, которая теперь и не чаща вовсе, а просто сборище голых берёз и дубов. Где-то вдалеке плыли как корабли машины и тарахтели мотоциклы, пели магнитофоны и люди радовались или грустили. Мне казалось, что я один в этом парке, что за моей спиной нет трёх охранников, в числе которых был и doomец . Не было рядом всех этих людей, велосипедистов, радостных оттого, что погода наконец-то наладилась, и асфальт просох от непрерывных дождей. Не было забот о семье, которая разваливалась на глазах, не было жизни вообще я погрузился в осень и ничего не видел ни впереди, ни позади себя.

И сейчас, сидя на холодном бетонном полу, я снова вгрызся в это чувство всемирного счастья, которое наполняет только избранных и всегда так неожиданно, что ты не успеваешь сосредоточиться и выплыть из него. Я пытался воспроизвести в памяти это упоение и мир во всём мире , но у меня ничего не получалось. И тут я наконец-то понял, что действительно умираю Смерть подошла ко мне вплотную и отсчитывала последние полчаса, вслушиваясь в одноимённую песню Т.А.Т.U в наушниках плеера. Я понял, что должен вспомнить последнее

Она с ним была знакома уже давно и очень близко, во всяком случае настолько, что я смог увидеть этого doomца в собственной спальне. Если бы он не был моим собственным охранником и не возил меня ежедневно на работу, то она бы смогла сослаться на то, что он водопроводчик и пришёл починить раковину в одной из ванных комнат. Поверил бы я? Это другой разговор. Сцена была до удивления живой на действия: я стоял в дверях, всё ещё с галстуком в руке, а они сидели в кровати и смотрели на меня. Оба. Оба Вся моя симпатия, которой я проникся к фигуре пост-афганца мигом испарилась, как только я увидел его постные вылупленные глаза. Он молчал! Он не сказал ни слова с той минуты, как я вошёл в собственную спальню и увидел его с собственной женой. Меня это раздражало, и я развернулся, чтобы уйти.

- Олег, ты всё не так понял, - она это не сказала, она это пропищала.

Я не обременил её ответом и бесшумно закрыл за собой дверь спальни.

Вот и всё Меня больше нет и это так хорошо. Хорошо, что я больше никогда не увижу её обычного лица, которое в тот июньский день казалось мне таким девчачьим и непонятным. Я больше не скажу ей привет, дорогая, я пришёл с работы . Она больше не попросит денег и не скажет старый дурак , шёпотом, выходя из гостиной, получив деньги. Её больше нет, потому что меня больше нет. Меня больше нет Смерть пожирает.